О «внутренних» и «внешних» факторах развития

Л.А. Гриффен

 

«Мы вовсе не смотрим на теорию Маркса как на нечто законченное; мы убеждены, напротив, что она положила только краеугольные камни той науки, которую социалисты должны двигать дальше во всех направлениях, если они не хотят отстать от жизни»

В.И. Ленин (ПСС, т. 4, с. 184).

 

Научный анализ общественных процессов всегда предоставлял прогрессивным политическим силам необходимую теоретическую основу для практической деятельности. Особую актуальность данный вопрос приобрел сегодня, во время жесточайшего кризиса социализма, одной из причин которого стало также кризисное состояние общественной теории. В результате в недавнем прошлом профессиональные «верные марксисты-ленинцы», в большинстве своем ставшие затем антикоммунистами, не только предвидеть, но и предположить не смогли последовавшего развития событий. А сегодня те силы, которые готовы принять на себя задачу противостояния нынешним деструктивным процессам и возврата на путь социализма, разделены между собой, в том числе и в теоретических вопросах. Поэтому сейчас развитие теории на основе, заложенной классиками марксизма, в том числе вопросов методологии, имеет важнейшее практическое значение.

А вопросам методологии при анализе общественно-экономических процессов марксизм всегда придавал чрезвычайно большое значение – что вполне естественно, если принять во внимание исключительную сложность общества как объекта исследования. В качестве научной методологии вполне обосновано была использована диалектика, законы которой, по словам Маркса, были развиты Гегелем «веобъемлющим образом». Однако, ввиду идеалистического ее характера, марксизму пришлось перевернуть ее «с головы на ноги», поставив на материалистическую основу. Именно в таком виде диалектика успешно использовалась классиками марксизма и их последователями.

«Материализация» гегелевской диалектики не ликвидировала, однако, ее главного, органично ей присущего дефекта – ориентации на исследование единичного (а следовательно, ни с каким другим объектом не связанного, и в этом смысле принципиально изолированного от каких бы то ни было внешних влияний) объекта. Поэтому, будучи действительно «всеобъемлюще развитой» в отношении законов, отражающих влияние внутренних факторов, гегелевская диалектика столь же принципиально ими и ограничивается, полностью исключая из рассмотрения факторы внешние. При исследовании развития объектов, в которых внешние факторы играют второстепенную роль по сравнению с внутренними (как, например, для развития определенной общественно-экономической формации), это обстоятельство также имеет второстепенное значение. Но дело приобретает совсем иной оборот, когда исследования выходят за указанные рамки.

Разумеется,  Гегель отнюдь не ограничивался исследованием движения своего абстрактного объекта – «абсолютной идеи». Но законы, которым подчинялось развитие тех или иных общественных явлений, как явлений для абсолютного духа внутренних, были для него всего лишь проявлением общих законов развития этого всеобщего объекта. Данный методологический прием, однако, неприменим для анализа реальных объектов.

Что же именно в реальных объектах препятствует этому? Современный взгляд на мир предполагает, что последний представляет собой совокупность взаимосвязанных в пространстве и во времени материальных образований. Эти образования имеют определенную структуру, т.е. состоят из некоторых элементов, тем или иным образомсвязанных между собой и элементами других образований, причем данные элементы имеют собственную структуру, т.е. также в свою очередь включают элементы-составляющие следующего уровня с той же всеобщей взаимосвязью и собственной внутренней структурой. Другими словами, мы представляем себе «вселенную как систему, как взаимную связь тел»[1]. Уровень взаимосвязей элементов, имеющих всеобщий характер, существенно различен для различных их совокупностей. Совокупность элементов, внутренние взаимосвязи которых превалируют по отношению к их внешним связям, определяют как систему,и вслед за Л.Берталанфи исходят из того, что «система есть комплекс элементов, находящихся во взаимодействии»[2].Системы выделяются в зависимости от характера связей, которые лежат в их основе, и могут быть различными для одних и тех же элементов. С другой стороны, все системы определенного типа образуют всеобщую иерархическую систему, в которой системы низших уровней в своей взаимосвязи составляют системы высших уровней, и наоборот, системы высших уровней состоят из систем низших уровней.

У нас нет оснований для определения предельных — вверх и вниз — уровней систем. При движении «вверх» речь в этом плане могла бы идти только обо всей Вселенной-Универсуме, но сегодняшний уровень знаний не позволяет делать сколько-нибудь содержательных заключений на сей предмет. В направлении «вниз» можно было бы говорить о неких внутренне бесструктурных «элементарных частицах» (что и предполагается современной физикой), однако есть все основания сомневаться в их элементарности[3], и скорее рассчитывать на то, что «электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна»[4], чем на их «неразложимость» и внутреннюю бесструктурность. Таким образом, мир с этой точки зрения может быть представлен как открытая (и вследствие ограниченности наших знаний, и по существу) «система систем». И исследования, если они имеют целью не простую спекуляцию, а выяснение реально существующих закономерностей, по отношению к любым системам должны проводиться с учетом этого момента.

Другим моментом, который также обязательно должен приниматься во внимание, является то, что всеобщие связи между системами и их элементами реализуются в неограниченном пространстве, осуществляются во времени и отнюдь не мгновенно. Противоречием, внутренне присущим нашей Вселенной, определяющим характер ее движения, является противоречие между ее бесконечностью по пространственным и материально-количественным (в чем бы это количество не измерялось) координатам и конечной скоростью протекания в ней любых процессов. Вселенная едина по определению, но указанное обстоятельство делает ее единство относительным. Этой относительностью и определяются ее основные характеристики. Так что ни Вселенная в целом, ни любые ее «элементы» не могут быть без натяжек сопоставлены в качестве объекта исследования с гегелевской «абсолютной идеей». Поэтому «гегелевская диалектика так относится к рациональной диалектике, как теория теплорода – к механической теории теплоты, как флогистонная теория – к теории Лавуазье»[5].

Маркс отмечал, что «для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление»[6]. Однако, как мы отмечали, гегелевская «абсолютная идея» представляет собой не только упомянутый Марксом «самостоятельный субъект», но и некий искусственно созданный объект развития. Такая «модель» не вызывала бы возражений, если бы не то обстоятельство, что данный объект у Гегеля был единственным и, следовательно, принципиально не предполагал каких-либо внешних взаимодействий с другими объектами – уже хотя бы по причине их отсутствия. Не удивительно, что при этом самодвижение становится не просто основным, но и единственным фактором развития. Но реальные объекты, составляя бесконечное множество, столь же принципиально находятся во всеобщей взаимосвязи, и на характер их развития не может не влиять также наличие вещественного, энергетического и информационного взаимодействия как с другими объектами, так и вообще с окружающей средой – а «в том обстоятельстве, что эти тела находятся во взаимной связи, уже заключено то, что они воздействуют друг на друга»[7].

Более того, как отмечал Энгельс, такое взаимодействие является необходимейшим условием развития: «невозможно изменить качество какого-либо тела без прибавления или отнятия материи либо движения, т.е. без количественного изменения этого тела», и, следовательно, «изменение форм движения является всегда процессом, происходящим по меньшей мере между двумя телами... До сих пор еще никогда не удавалось превратить движение внутри отдельного изолированного тела из одной формы в другую»[8], т.е. не удавалось сделать именно того, что предполагает гегелевская диалектика – обеспечить саморазвитие изолированного объекта. Другими словами, хотя и генетически связанная с гегелевской диалектикой единичного объекта, в своем реальном функционировании «диалектика Маркса, будучи последним словом научно-эволюционного метода, запрещает именно изолированное, то есть однобокое и уродливо искаженное, рассмотрение предмета»[9]. 

Именно вследствие изолированности, а точнее единственности объекта развития гегелевская диалектика с необходимостью вынуждена делать саморазвитие не только ведущим, но и единственным механизмом развития, когда причиной развития становятся только «внутренние импульсы к развитию, даваемые противоречием, столкновением различных сил и тенденций, действующих на данное тело или в пределах данного явления или внутри данного общества»[10]. Для «философского сознания» «только постигнутый в понятиях мир как таковой есть действительный мир»[11]; для Гегеля же «понятие для своего развития не нуждается ни в каком внешнем стимуле; его собственная, включающая в себя противоречие между простотой и различением и именно потому беспокойная природа побуждает его к самоосуществлению, она заставляет его развертывать и делать действительным различие, наличествующее в нем самом только идеально, т.е. в противоречивой форме неразличенности»[12].

Именно гегелевский подход был догматизирован в «официальном марксизме», которым на протяжении длительного времени подменялся марксизм как научная теория. Считалось, что «источником самодвижения являются внутренние связи и противоречия в материальных системах», а внешние только представляют «условие реализации самодвижения»[13], что совершенно не соответствует не только действительным причинам движения «материальных систем», но и приведенным выше высказываниям классиков марксизма. Не меняли дела по существу и предпринимавшиеся позже попытки уже для конкретных объектов вычленить «внешнее» и «внутреннее», в том числе и в самом объекте развития.

Так, например, по мнению Э.Ильенкова, «Маркс ... показывает, что в противоречии внешнего порядка лишь внешним образом проявляется скрытое в каждой из взаимоотносящихся вещей внутреннее противоречие»[14]. Ссылается он при этом на анализ Марксом внутреннего противоречия для товара потребительной стоимости и стоимости: «Скрытая в товаре внутренняя противоположность потребительной стоимости и стоимости выражается, таким образом, через внешнюю противоположность, т.е. через отношение двух товаров, в котором один товар – тот, стоимость которого выражается, – непосредственно играет роль лишь потребительной стоимости, а другой товар – тот, в котором стоимость выражается, – непосредственно играет роль лишь меновой стоимости. Следовательно, простая форма стоимости товара есть простая форма проявления в нем противоположности потребительной стоимости и стоимости»[15].

Но сделанный вывод вовсе не следует из приведенных соображений Маркса. Ведь если речь идет о том, что в анализируемом явлении товар «играет роль меновой стоимости» – «формы проявления стоимости»[16], то ясно, что речь идет не просто о самом товаре, а о некотором акте взаимодействия (обмена), в котором он участвует, как о некотором целостном явлении. Вообще стоимость проявляться «может лишь в общественном отношении одного товара к другому»[17]. Ну, пусть стоимость есть собственное свойство данного товара как отдельной вещи, но вещь вообще становится товаром не сама по себе, а только применительно к актуальному или потенциальному акту обмена: «вещи ... до обмена не являются товарами, товарами они становятся лишь благодаря обмену»[18]. Так что для данного акта как целого взаимоотношение товаров (действительно внешнее для каждого товара «самого по себе», когда он, стало быть, еще и не товар) вовсе не является внешним. И уж вполне понятно, что такой подход, использованный для данного особого случая, никак не может быть применен к взаимодействию (даже вполне закономерному) каких угодно двух и более объектов – уже хотя бы потому, что в общем случае они не являются столь же строго равнозначными и одинаковыми по существу данного отношения (а в данном отношении товары «суть вещи, имеющие одну и ту же природу», они «сведены к одному и тому же единству (!)»[19]), как в случае рассмотренном. Другими словами, для общего случая следовало бы по крайней мере показать, каким образом в одном «внешнем» противоречии «проявляется скрытое в каждой (?) из взаимоотносящихся вещей внутреннее противоречие» и каким образом возможно «из внутреннего (или все же внутренних? – Л.Г) вывести внешнее»[20]. Это, разумеется, не делается.

 Другой вариант – взаимодействие не двух объектов, а объекта и некоторой «системы». Посмотрим, как это происходит в конкретном случае. «Органическая целостность не образуется мгновенно. Вначале возникают необходимые предпосылки, или, иначе говоря, начало объекта. При этом собственно самого объекта еще нет. Так, до появления капитализма возникают докапиталистические товарно-денежные отношения. На следующей стадии, или ступени образуется впервые собственно сам объект. Это есть первоначальное возникновение данного органического целого. Например, первоначальное возникновение капитализма состоит прежде всего в появлении товара “рабочая сила”. Первоначальное возникновение означает, что возникло собственно данное органическое целое, собственно данный объект. Затем начинается преобразование возникшим новым органическим целым той унаследованной системы (?), из которой и на почве которой оно возникло. Это – процесс формирования нового органического целого. Завершение преобразования унаследованной основы образующимся новым органическим целым представляет собой его зрелость. На этой ступени явственно обнаруживаются противоречия, ведущие к его преобразованию в иной предмет»[21].

 Здесь мы опять в результате имеем фактически изолированный объект развития. И если в других местах автор все же упоминает о неких «внешних» факторах, то их «внешность» фактически предполагается только по отношению к «новому органическому целому», зародившемуся в «унаследованной системе», но отнюдь не по отношению к самой этой «системе». В результате получается (если иметь в виду приводимые примеры), что объектом развития оказывается не общество как таковое (в данном случае капиталистическое), а сам по себе капитализм, будто бы капитализм – это не общественный строй, т.е. определенная организация определенного объекта – общества, а некий вновь возникающий самостоятельный объект в некоей вроде бы внешней для него среде – обществе-«системе». А ведь эта «среда» еще совсем недавно была (и остается некоторое время, пока не будет окончательно «преобразованной» «новым органическим целым») внутренней для «старого органического целого», а затем (после «преобразования») станет таковой же для «нового органического целого» в фазе его «зрелости».

При таком подходе развитие, скажем, того же нового общественного строя мыслится не как преобразование общества как целостного объекта, а как развитие в нем (и за счет него) некоего возникшего из «предпосылок» зародыша – видимо, примерно так же, как развивается зародыш в птичьем яйце (кстати, вовсе не возникающий из внутренних «предпосылок») за счет содержащихся в этом яйце питательных материалов. Но общество – не питательный материал для развития какого-то там «строя». И в начале, и в конце процесса именно оно-то само и есть объект развития. Вообще в действительном процессе развития даже в том случае, когда практически отсутствует связь (по крайней мере, вещественная) объекта с окружающей средой и все его развитие на определенном этапе осуществляется исключительно путем внутренних преобразований уже имеющегося в наличии «материала» (как, например, происходит превращение окуклившейся гусеницы в бабочку), то и в этом случае зарождение нового, как и его развитие, происходят не в виде возникновения и дальнейшего развития «зародыша» «нового органического целого», преобразующего свое непосредственное окружение, а в виде определенных структурных (т.е. количественных) изменений во всем объекте развития, приводящего в конечном счете к становлению нового качества. Однако же такое сугубо «внутреннее» (да и то относительно) развитие может иметь место исключительно в виде определенного этапа, не более. Весь же цикл развития любого реального объекта обязательно включает в себя взаимодействие с окружающими его объектами и вообще с окружающей средой, в результате которого изменение качества объекта как правило предполагает и изменение (в том числе количественное) его субстанциональной основы.

Другими словами, при рассмотренном подходе опять же в конечном счете теоретически не предполагается существования чего бы то ни было, кроме определенного объекта (в данном случае – все же общества). Так что и в данном случае рассмотрение развития как движения вполне определенного и изолированного объекта под воздействием внутренних противоречий не выходит за рамки гегелевской диалектики.

В реальности дело обстоит совершенно иначе. Например, известно, что в биологии эволюция как процесс развития осуществляется под действием двух взаимосвязанных факторов – изменчивости и отбора. Источники обоих в значительной степени являются внешними по отношению к объекту развития (биологическому виду). Разумеется, сам характер развития определяется внутренними характеристиками данного объекта, однако о саморазвитии как о результате преимущественно внутренних противоречий не может быть и речи. Даже если, скажем, проявлением таких внутренних противоречий в данном случае считать внутривидовую борьбу, которая, конечно, является важным фактором развития, определяющие стимулы (изменчивости – мутагены, отбора – действие среды обитания) все же являются внешними по отношению к объекту развития.

Вообще-то Маркс и Энгельс под влиянием гегелевских теоретических установок в общем виде также соглашались, что именно саморазвитие на основе внутренних противоречий является тем, что определяет процесс изменения объекта, но применительно к конкретным случаям их выводы носили существенно отличный характер. Так, применительно к главному объекту их исследований – обществу они полагали, что его развитие осуществляется на основе противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Но ведущей стороной здесь они считали производительные силы, которые ведь как раз и являются воплощением связи между обществом и природой, т.е. развитие общества в значительной степени определяется чем-то, что лежит вне его как объекта развития. Здесь уже имеет место явный фактический отход от гегелевской диалектики.

Этот отход «философы-марксисты» до сих пор не могут простить Марксу. Нередко даже в тех, кто считает себя правоверным «марксистом-ленинцем», против научного обществоведения бунтует философ-гегельянец (именно гегельянец, а не марксист, сколько бы не отрицалось первое и не утверждалось второе), горько сетующий, что согласно Марксу «источник развития общественного целого находится не во взаимодействии производительных сил и производственных отношений, а на одном полюсе, в производительных силах», и считающий, что «по сути дела здесь происходит отрицание исследования источника развития общества, внутреннее сводится к внешнему»[22]. Вот именно! В том-то и величие Маркса, что он как ученый преодолел замкнутость, изолированность объекта развития в философии Гегеля (его «абсолютной идеи»), что ведущей стороной (в этом дело, а не в «одном полюсе» или «сведении внутреннего к внешнему») становится среда, в которой существует объект развития (реальный объект!), ибо в конечном счете именно она-то и создает его, а после связывает его с миром, делает его частью всеобщего целого (в чем гегелевская «абсолютная идея», сама будучи таким, бог весть откуда взявшимся целым, не нуждалась).

Но философ-гегельянец, сколь бы он не маскировался под ученого-марксиста, в своих схоластических мудрствованиях не может даже понять такой (научной) постановки вопроса: подавай ему «самодвижение», и все тут! Да пожалуйста: как раз вызванное причинами, внешними по отношению к противоречию производственных отношений и производительных сил, изменение последних обостряет это, теперь действительно внутреннее, противоречие, становящееся – уже вполне по Гегелю – источником самодвижения, имеющего, однако, по отношению к обществу, как и к другим реальным объектам, вторичный характер. Это и есть марксизм – наука,а не философия, открытая, а не замкнутая на себя система представлений, рассмотрение развития в общем виде, а не в частном случае, как у Гегеля. В обществоведении для марксизма «его предпосылками являются люди, взятые не в какой-то фантастической замкнутости и изолированности, а в своем действительном, наблюдаемом эмпирически, процессе развития, протекающем в определенных условиях»[23]. Соответственно тех, кто честно стремится довести гегелевский подход до логического конца, не устраивают и фундаментальные научные результаты, полученные марксизмом при изучении общества. Под сомнение фактически ставится именно то, что составляет «живую душу» марксизма, его инвариант – материалистическое понимание истории и формационный подход. И то, и другое пытаются «задушить в объятиях»[24].

Таким образом, гегелевская диалектика, принципиально рассчитанная на описание развития единичного объекта, не исчерпывает описание развития реальных объектов, столь же принципиально находящихся во всеобщей взаимосвязи. И положение не спасается тем, чтобы данный предмет исследования представить себе частью некоторого их объединения. Гегелевская «абсолютная идея», включая весь мир, действительно представляла собой весьма сложный целостный объект (поскольку здесь «весь мир ... интерпретируется как отчужденное (опредмеченное) и еще не пришедшее к самому себе мышление»[25]), состоящий из множества взаимосвязанных частей, взаимодействующих между собой и существенно изменяющихся в процессе ее развития именно как части целого. Однако эти изменения не имели самостоятельного значения, подчинялись собственным законам движения только в том весьма ограниченном смысле, в котором последние вытекали из противоречий, общих для всего объекта, т.е. в конечном счете были подчинены законам изменения объекта в целом. Поэтому объединение объектов в некоторую целостность просто дает новый целостный объект, в котором его составляющие по отдельности уже не подчинены непосредственно тем законам развития, которые справедливы для целого.

Но и такая операция была бы корректной только в том случае, если бы удалось найти некое реально существующее «окончательное целое». А это невозможно – каждый раз, объединив ряд объектов в некоторую целостную систему, мы будем убеждаться, что она, в свою очередь, также представляет собой всего лишь часть системы более высокого порядка. Такой «окончательной» системой мог бы считаться только Универсум в целом. Так это, по сути дела, и имело в определенном смысле место в гегелевской системе. Так же в ряде случаев положение обстоит и теперь, когда считают, что «“Вселенная в целом” – это такая достаточно большая система небесных тел, в которой процессы ее эволюции существенно определяются условиями, создаваемыми и изменяемыми самой этой системой»[26]. В этом случае «Вселенная в свете новых знаний и нового опыта предстает перед нами в качестве единой системы, которая эволюционирует как одно целое»[27], и принимается «эмпирическое обобщение в духе Вернадского: “суперсистема “Вселенная” существует и непрерывно изменяется”»[28]. Но тогда приходится принимать и «гипотезу о начальном взрыве» (равно как и представление о «конце света») применительно ко всей Вселенной.

Однако, вследствие изложенных выше соображений, действительный Универсум, будучи всегда равным самому себе (а «у нас есть уверенность, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же»[29]), в отличие от «абсолютной идеи» (т.е. без предположения «внешнего толчка» и «конца света») вовсе не «эволюционирует», т.е. в принципе не может представляться объектом развития. Вообще целостность осуществляется посредством определенного взаимодействия частей и элементов некоторой системы. Как мы уже упоминали, взаимодействие это происходит в пространстве и во времени. Поэтому применительно к Универсуму понятие целостности имеет совершенно другой характер. В упомянутом выше смысле говорить о целостности здесь не приходится ввиду его бесконечности и конечности скорости локальных пространственных и временных процессов в нем — по необходимости связанных со взаимодействием в каждый данный момент ограниченного числа его частей с ограниченной скоростью, вследствие чего указанное взаимодействие по определению не может быть конкретно-всеобщим.

Таким образом, представляя какую-то часть реальных предметов, составляющих определенное целое, в качестве отдельного и совершенно самостоятельного объекта развития, мы не избавляемся от необходимости считаться с тем, что внешние связи этого объекта, объединяющие его с другими в целостность высшего порядка, нами исключены из рассмотрения, а следовательно, не учитывается та реальная составляющая развития данного объекта, которая является следствием его функционирования в качестве элемента целого более высокого порядка, а того — еще более высокого (к тому же являющегося все менее и менее целостным в изложенном понимании по мере повышения уровня).

Итак, каждый объект, обладая собственной целостностью, которая только и могла бы сделать его объектом анализа посредством гегелевской диалектики (на основе саморазвития), в то же время является частью, элементом некоторого более высокого и более общего целого, к которому данный аналитический аппарат можно было бы применить на том же основании. Но тогда он оказывается неприменимым полностью к обоим случаям, так как в первом помимо внутренних противоречий как источника самодвижения действуют еще некоторые факторы, отражающие противоречия в более высоком целом, а во втором факторы развития высшего целого не могут всецело подчинить себе характер движения элементов по причине наличия в них собственных внутренних противоречий. Разрешить это – уже формальное – противоречие можно было бы только выводя противоречия «низшего» целого из противоречий «высшего» (или наоборот), но это как раз и значило бы лишить «выведенные» внутренней самодостаточности, т.е. фактически опять же поставить под сомнение определяющее значение законов гегелевской диалектики для развития данного объекта. При этом дополнительно следует иметь в виду еще взаимовлияние объектов того же уровня, существующих так сказать «параллельно» и предполагающих отношения не субординации, а координации.

Указанное обстоятельство накладывает свой отпечаток на рассуждения о развитии даже в том случае, когда строго придерживаются идеи саморазвития – как бы не открещивались от «внешних противоречий», которые «контрабандой» все же проникают в любую «замкнутую» систему, поскольку в реальной действительности «внутренние противоречия» отнюдь не полностью определяет движение объекта. Можно, конечно, в принципе отвергать «рассуждения вроде того, что “некоторый предмет является чем-то в одном, таком-то отношении, а другим (тем-то) и даже противоположным – в другом отношении”»[30]. Автор справедливо полагает, что это «типичная картина внешнего подхода с позиций внешних оснований» и называет «фальшивой диалектикой», считая, что «противоречивость в самой вещи» имеет «принципиальное значение» и что «не внешнее противоречие (которое не обладает значением источника самодвижения, не идет дальше противоречивости в разных отношениях и т.п.), а внутреннее противоречие в одном и том же отношении»[31] является определяющим. Действительно, коль скоро источник движения – самодвижение, то никаких «в одном отношении – в другом отношении» в принципе быть не может. Но провести эту точку зрения последовательно не удается. Поэтому, например, при анализе качественного перехода (скачка) приходится отказываться от «в одном отношении» и пользоваться «фальшивой диалектикой» («в одном отношении – в другом отношении»). Вот как это выглядит.

Скачок «прерывает определенную конкретную, в каждом конкретном случае свою постепенность, подготовившую и породившую его из себя для прерывания себя. ... Эта роль скачка присуща моменту разрешения противоречий и выступает как таковая лишь относительно к тем противоречиям, которые получают здесь разрешение. В других отношениях тот же самый скачок может выступать в роли постепенности, которая со временем, в ходе своего развертывания, потребует своего перерыва, завершающего уже эту постепенность. ... Взятый во всеобщих универсальных связях любой такой момент, как любой процесс действительности есть всегда единство перерыва (скачка) и постепенности»[32]. Не соответствуя исходным посылкам, именно поэтому сам подход здесь оказывается безусловно правильным, ибо независимо от желания автора отражает включенность объекта в различные взаимоотношения с другими объектами (в том числе и с теми, с которыми он может входить в некий «суперобъект»). Только различная роль в различных внешних отношениях (ибо целостность объекта, его внутреннее единство не допускают одновременного существования в нем нескольких противоречий, определяющих качество данного объекта) является причиной существования различных «отношений», в которых оказываются внутренние процессы в объекте, обеспечивая таким образом единство скачка и постепенности.

Посмотрим, как диалектика в качестве теории развития – инструмента исследования могла бы быть применена в конкретном случае, например, при определении характера качественного скачка при переходе от животного к человеку. «Психика человека толкуется недиалектически мыслящими учеными как та же зоопсихика, только более разветвленная, усложненная и утонченная, так что никакой принципиальной, качественной грани установить, с их точки зрения, вообще нельзя»[33]. А это еще почему же? Ведь именно согласно гегелевской диалектике при переходе от животного к человеку количественные изменения должны бы привести к качественным (к переходу в «свое иное») в том же объекте (т.е. применительно к данному случаю в индивиде, в структурно едином многоклеточном организме с центральной нервной системой). И прямым выходом за пределы «самодвижения», во «внешнюю диалектику» для данного объекта представляется вывод, что указанную грань нужно искать «не в организме индивида, а в организме “рода человеческого”, т.е. в организме общественного производства человеческой (специфически человеческой!) жизни, в лоне совокупности общественных отношений, завязывающихся между людьми в процессе этого производства»[34]. В общем виде правильно, но при чем тут диалектика? А ни при чем. Вот уж действительно: «теоретическое мышление, взявшее на вооружение гегелевскую логику, оказывается в положении буриданова осла, как только перед ним из гущи жизни вырастает действительно диалектическая проблема», поскольку «гегелевская диалектика (логика) вполне допускает», что в ней «не содержится критерия, позволяющего хотя бы теоретически разрешить реальное, остро назревшее противоречие» и она может только после другими способами найденного (хоть такого, хоть этакого) решения «задним числом вынести ему высшую – философско-логическую – санкцию»[35]. Вот тебе и «всеобъемлющее и сознательное изображение всеобщих форм движения»... Как говорится, благодарим покорно за такой «инструмент исследования»!

Но, могут возразить нам, в то-то и дело, что все сказанное выше касается именно гегелевской, т.е. идеалистической диалектики. Однако нас интересуют конкретные процессы в природе и обществе, а «в этом отношении гегелевская диалектика абсолютно ничем не отличается от материалистической – и там и тут речь идет именно о тех всеобщих законах, которые управляют одинаково и человеческим мышлением, и миром естественно-природных и  социальных процессов» – в этом «ее реальное содержание». Ее источник – в реальном человеческом мышлении, а идеализм Гегеля «заключается в том, что он это реальное человеческое мышление обожествляет, т.е. изображает как силу и сущность некоторого иного нежели человек существа – “абсолютного субъекта” или “бога”»[36]. Вот как раз в силу такого обожествления, «канонизирующего» как положительные, так и отрицательные моменты, его диалектика не позволяет «хотя бы теоретически разрешить реальное, остро назревшее противоречие».

Что же касается материалистической диалектики, то для нее «характерным является объективность рассмотрения явлений, стремление постичь вещь саму по себе как она есть в совокупности ее многообразных существенных отношений к другим вещам»[37]. Очень характерное определение. Тут ведь дело не в том, чтобы сообразовать теоретические исследования с реальным состоянием объекта для устранения неизбежных погрешностей (практику как критерий истины признавал и Гегель[38]). Главное фактически оказывается в том, чтобы номинально оставив приоритет за рассмотрением движения объекта под влиянием внутренних противоречий, контрабандным путем протащить в него «многообразные существенные (!) отношения к другим вещам». Таким образом, если у Гегеля диалектика охватывала весь объект исследования во всех его (для нее только внутренних) связях, то «материалистическая диалектика» фактически ограничивает свою теоретическую функцию только частью связей, выведя остальные во внесистемное пространство. Но тогда что вообще остается от теории? Ведь «теория вообще существует только там, где есть сознательно и принципиально проведенное стремление понять все основные явления как необходимые модификации одной и той же (!) всеобщей конкретной субстанции»[39]. Таким образом, вместо того, чтобы расширить возможности теоретического охвата, пошли на его ограничение. Если в свое время для классиков марксизма это было вполне естественно – в качестве первого шага и платы за «материализацию» диалектики (тем более, что основная задача у них была другой), то превращение данного момента из временного недостатка в постоянное как бы даже достоинство уже целиком на совести позднейших «философов-марксистов».

Второй момент, непосредственно вытекающий из первого, связан с ограниченностью не только объекта развития, но и самого этого процесса: «вследствие того, что система категорий строилась как замкнутая и завершенная, неизбежен был вывод, что противоречия завершаются раз и навсегда с достижением высшей ступени развития, в данном случае абсолютной идеи. В действительности же, конечно, такой окончательной ступени не может быть, следовательно, невозможно на любой ступени развития окончательное разрешение противоречий»[40]. Полный цикл развития «абсолютной идеи» представляет собой «триаду» – виток спирали, на котором весь процесс развития завершается. Полное самопознание абсолютного духа завершается в гегелевской философии, изначальная цель развития оказывается достигнутой и вопрос о возможности каких-либо дальнейших изменений его объекта вообще не ставится. Развитие в гегелевской диалектике принципиально «имеет абсолютный конечный пункт»[41].

Адаптация указанного принципа развития по отношению к реальным объектам дает циклическое развитие, повторение процесса – хотя каждый раз и на более высоком уровне. Но в этом случае непонятно, что же это за «более высокий уровень» для данного объекта, коль скоро с ним уже к концу первого цикла произошли качественные изменения (иными словами он превратился в другой объект). У Гегеля «реальный смысл его диалектики конечного означал, что каждая конечная вещь имеет не только свою определенность, то есть качество, делающее ее данной вещью, но и содержит в себе свою отрицательность, которая  “гонит” ее к своему концу, к переходу в нечто иное»[42]. Следовательно, если в каком-то отношении мы все же продолжаем смотреть на данный объект как на все тот же, то это может значить только то, что кроме некоторой «триады», в которой все ее последовательные этапы подчинены законам данного цикла процесса развития, имеют место другие связанные с ним циклы-триады самостоятельного характера, не являющиеся структурной частью данного процесса, выходящие так или иначе за его пределы. Но тогда имеет место то же, что и относительно более общего объекта развития, т.е. либо характер преобразований в «низших триадах» определяется законами «высших», либо наоборот, но опять же от внешних влияний избавиться не удается.

Внутри «триады» «звучащее на поверхностный взгляд схоластически положение Гегеля о том, что истинное, диалектическое противоречие есть “различие не от некоторого другого, а от самого себя”, имеет кардинальное значение для понимания объективной закономерности превращения вещей, их переходов в иное». В данном случае «отрицательность как свойство вещей имеет более глубокий смысл: другое, противоположное данному предмету, есть не внешнее другое, а его собственное другое, другое его самого»[43]. Поэтому для объекта его изменения имеют не произвольный, а вполне определенный вид: имеющиеся в самой вещи «противоположности ... вытесняют одна другую... То день, то ночь. ... То живой человек, то покойник». «Иными словами, день превращается в ночь, а не в стеариновую свечку или в дождь»[44]. Для гегелевского единственного и всеобъемлющего объекта иначе и быть не может. Но что касается объектов реальных, то это не решение вопроса, а уход от него. Ибо хотя в определенных пределах превращения реального объекта также определяются его собственными внутренними противоположностями, но за этими пределами положение коренным образом меняется. Через определенное время благодаря приливному (внешнему!) влиянию Луны ситуация с днем и ночью достигнет состояния, когда сама такая постановка вопроса не будет иметь смысла (как, скажем, сейчас относительно той же Луны). А уж во что превратится разложившийся на составные элементы покойник, исходя из его прежнего состояния вообще никто ничего определенного сказать не сможет (может быть, в ту же «стеариновую свечку»?). Во всяком случае, здесь мы имеем действительно другую качественную определенность объекта, переход в которую исключительно присущими прежнему объекту внутренними (для него) противоречиями объяснить уже невозможно.

Другими словами, еще один существенный вопрос, на который диалектика в ее классическом виде не дает ответа, это вопрос генезиса объекта развития. Не только ответа не дает, но даже вопроса этого не ставит. Адепты, как мы видели, говорят о зарождении не нового объекта, т.е. чего-то прежде действительно не существовавшего, а только некого нового качества уже существующего образования. Оно и понятно. Абсолютный дух на то и абсолютный, что он есть все, что есть. Если всегда (по крайней мере на рассматриваемом временном промежутке) наличествует что-то определенное (а не просто какой-то хаос), то вопрос генезиса объекта вообще не возникает. Но ни один реальный объект не вечен: он когда-то возникает, когда-то исчезает. Откуда же может взяться иной реальный объект? Либо опять же за счет качественного изменения уже существовавшего, либо из того же хаоса, из бесструктурной, аморфной (в пределе) среды (Маркс недаром говорил о производстве вещей как соответствующем преобразовании материала, данного природой). Однако первое (поскольку при качественных изменениях объекта речь идет о превращении его в свое иное) возвращает нас к предыдущей ситуации; второе при принятии в качестве движущего фактора исключительно (или хотя бы преимущественно) внутренних противоречий (уже определяющих качество некоторого объекта) вообще не имеет смысла. Так что остается разве что божественный промысел, акт творения...

Разумеется, изложенные выше формальные противоречия, внутренне присущие гегелевской диалектике как теории развития не имеющего реальных аналогов изолированного объекта на основе его самодвижения при ее применении к объектам реальным, вовсе не являются основанием для заключения о ее ложности. Они говорят только о том, что гегелевская диалектика неприменима в полной мере к исследованию развития реальных объектов. И, наоборот, она действительно весьма точно и с исчерпывающей полнотой описывает такое развитие, которое в некоторых частных случаях как раз и характеризуется отсутствием (относительным) упомянутых связей и движением в основном на базе внутренних противоречий. И результатом этого развития, как и в случае с «абсолютной идеей», является фактическое прекращение процесса развития с реализацией третьего этапа «триады», «затухание» изменений, т.е. с точки зрения развития достижение некоторого равновесного состояния. Но движение реальных объектов на этом никогда не заканчивается, ибо они никогда не существуют «сами по себе». Вот это-то обстоятельство и игнорирует гегелевская диалектика как в идеалистическом, так и в материалистическом «вариантах понимания этой науки»[45].

Как показывает опыт изучения реальных объектов, развитие под действием исключительно внутренних сил в своих количественных характеристиках на каждом таком этапе описывается логистической (S-образной) кривой с медленным возрастанием функции вначале, со все ускоряющимся ростом в середине, и падением темпов развития в конце этапа. В результате система стабилизируется, дальнейшее поступательное развитие прекращается, наступает квазистационарное состояние, применительно к обществу именуемое «загниванием». И только внешний (по отношению к данному объекту) «толчок» способен изменить положение, выведя объект из состояния «загнивания», опять возобновив процесс развития. Но это уже будет развитие другого объекта (в рамках принятого его ограничения). Причем этот внешний «толчок» — не некое божественное вмешательство, а взаимодействие объекта (в том числе и вызванное внутренними для него причинами) с вполне реальной «средой», включающее реализацию отношений как координации, так и субординации.

Дальнейшее развитие как саморазвитие может мыслиться только в более общей системе, куда предыдущая входит в качестве элемента. Тогда процесс саморазвития подразумевает взаимодействие элементов этой большей системы, отражающее присущие уже ей внутренние противоречия. Что же касается данного элемента, то его функции в большей системе требуют его изменений (по сравнению с самостоятельным существованием), являющихся следствием установления связей с другими элементами, поскольку «система – это совокупность элементов, организованных таким образом, что изменение, исключение или введение нового элемента закономерно отражается на остальных элементах»[46]. При этом «упорядоченность во взаимодействии множества компонентов системы устанавливается на основе их содействия в получении строго определенного полезного результата», соответственно «не может быть понятия системы без ее полезного результата»[47]. Но результат – это именно внешнее проявление функционирования системы. Стало быть, даже то, что является причиной превращения совокупности элементов в систему, является для нее не внутренним, а внешним фактором. Отдельный же элемент, входя в систему, должен рассматриваться уже не как самостоятельное образование, не как система, имеющая собственные внутренние противоречия и вследствие этого являющаяся объектом развития, а именно в качестве элемента другой системы. Соответственно и саморазвитие носит уже (для него) относительный характер, а следовательно, и управляется иными законами. Другими словами, и с этой точки зрения гегелевская диалектика описывает частный случай развития объекта на определенном этапе общего процесса его развития, а именно тот предельный случай, когда внешними влияниями почему-либо можно пренебречь.

Что касается использования диалектики в исследованиях конкретных объектов, то обычно заранее считается, что «диалектика не выступает и не может выступать в роли конкретно-научной методологии, и пытаться трактовать ее таким образом – значит объективно принижать ее методологическое значение. Философия диалектического материализма реально воздействует на научное познание прежде всего строем своих идей, а не популярными (?) очерками о категориях и законах диалектики... Поэтому для науки овладение методологическими идеями диалектики означает прежде всего то, что И.Т.Фролов назвал диалектизацией научного познания[48], т.е. проникновение в науку диалектического способа мышления, а не просто популярную (?) пропаганду основных положений диалектического материализма»[49]. Другими словами, диалектика представляет собой «философский уровень методологии, реально функционирующий не в форме жесткой системы норм и “рецептов” или технических приемов – такая его трактовка неизбежно вела бы к догматизации научного познания, а в качестве системы предпосылок и ориентиров познавательной деятельности»[50].

Как мы видели, стремление сохранить внутренние противоречия в качестве единственной причины движения объекта, столь логически непротиворечивое применительно к гегелевской «абсолютной идее», для реальных объектов приводит к формальным противоречиям в самой теории. В этом, по-видимому, состоит одна из главных причин яростного неприятия ее адептами идей формализации диалектики, которая только и могла бы превратить ее в действительный инструмент конкретных (а других и не бывает) научных исследований, но которая также наглядно показала бы несостоятельность некоторых исходных положений. Не последнюю роль в таком неприятии играет также смешивание понятий «формальный» (как что-то противоположное содержательному) и «формализованный» (т.е. с четко и определенно установленными взаимосвязями элементов и их преобразованиями) – хотя на самом деле  «формализация вообще = выражению в языке, в “языке науки”, включая сюда и “модели”, и чертежи, и терминологию, и алгоритмы, и все остальное»[51]. Если из этого всеобщего «языка науки» исключать диалектику, то последней и вправду ничего и не остается, кроме «популярных очерков» и «диалектизации мышления».

Но при любых попытках формализации диалектики «начетчики от философии» (и прежде всего, разумеется, правоверные «философы-марксисты») видимо по-прежнему «будут просто ругаться, будут декларировать на тему о том, что именно диалектика есть более высокий, чем формализация, метод мышления (развитие понятий), и что думать наоборот – значит тащить мысль назад, лить воду на мельницу и т.д.»[52]. Разумеется, при формализации всегда существует опасность, что «общие формулы и принципы диалектики (в том числе “противоречия”) могут быть очень легко обращены в априорные схемы, в сфере которых и будет безвыходно вращаться теоретическое мышление, вместо того чтобы действительно исследовать окружающий мир»[53]. Ну да ведь волков бояться – в лес не ходить. Столь же справедливы опасения, что практическое использование диалектики может стать основой политических спекуляций, «формальным наложением тезиса о противоречии на совершенно конкретные политические ситуации, в результате которого ... эти ситуации ... начинают выглядеть как очередное “подтверждение” всеобщего закона, как его – всеобщего закона – реализация и “воплощение”»[54]. Но когда речь идет о научной формализации диалектики, имеется в виду использование ее эвристической функции, а не последующее «наложение» для «оправдания» чего бы то ни было. Не стоит выплескивать ребенка вместе с грязной водой, тем более, что «всеобщие формулы “диалектики вообще”»[55] с последней целью все равно используются, а вот возможность их конструктивного использования ввиду вышесказанного существенно ограничена (в том числе и «домотканой», вульгарной формализацией).

И все же здесь не идет речь о формализованном использовании диалектики. Это – дело будущего. Для начала необходимо хотя бы избавиться от оков представлений об исключительной роли «самодвижения». Тогда, кроме рассмотренных выше проблем, легче будет конкретно решать такие вопросы, как важнейшая роль «третьего мира» в развитии современного капитализма, как роль «внешних факторов» в происшедших, происходящих и будущих процессах в «бывшем» Советском Союзе, и ряда других. Недаром Ленин говорил, что нерешенность общих вопросов всегда оказывается помехой успешному решению частных. В этом случае неверные общие соображения будут либо существенно затруднять анализ столь важных явлений, либо вообще переводить его из плоскости научного исследования в область бесплодного морализаторства.